[html]<link href="https://fonts.googleapis.com/css?family=Abril+Fatface|Amatic+SC|Cabin+Sketch|Cute+Font|Fredericka+the+Great|Galada|Homemade+Apple|Kaushan+Script|Merienda|Nothing+You+Could+Do|Open+Sans+Condensed:300|PT+Sans+Narrow|Poiret+One|Press+Start+2P|UnifrakturMaguntia" rel="stylesheet">
<style>
.ep-text {
position: relative;
padding: 15px 0 10px 0;
margin: 0 auto;
text-align: center;
border-left: 3px double #7a7960;
border-right: 3px double #7a7960;
width: 622px;
background: #ececec0a
}
.line1 {
font-family: 'UnifrakturMaguntia';
font-size: 20px;
line-height:10px;
}
.line1 i {color: #293a5a;}
.line2 {
font-family: 'Open Sans Condensed';
text-transform: uppercase;
font-size: 5px;
letter-spacing: 5px;
line-height:18px;
}
.line3 {
font-family: 'Cute Font';
text-transform: uppercase;
font-size: 9px;
letter-spacing: 2px;
line-height: 7px
}
</style>
<div class="ep-text">
<div class="line1">━ And I'm so sorry, but not really ━</div>
<div class="line2">Tell the boys where to find my body // New York eyes, Chicago thighs</div>
<div class="line3">The truth hurts worse than anything I could bring myself to do to you</div>
</div>[/html]
Ты злишься. В первую и единственную очередь на себя, что позволил себе поверить в эту абсурдную мысль, будто бы у тебя может быть все хорошо. Просто хо-ро-шо. Без сучка и задоринки. Нет, это не про тебя. У Брейденов всегда всё через одно место, даже если вдруг кривая жизни выравнивается, стоит затаиться и ждать, когда бабахнет с двойной силой, что и на ногах не устоишь. Так почему сейчас ты позволил себе полностью расслабиться и отдаться этому небывалому чувству счастья и веры, что всё действительно есть и будет хо-ро-шо? Конечно, вина и заслуга [два в одном] лежит только на Элиасе, чье присутствие в твоей жизни меняет все кардинально. Пока в твоей жизни есть он, всё остальное кажется пустяками, которые можно пережить. Пока он держит тебя за руку, ты чувствуешь себ сильнее, чем есть; чувствуешь, что сможешь справиться абсолютно со всем. Эл — не первая твоя поддержка. Лекс тоже всегда вызывал такие чувства, только в этом случае ощущение внутренней силы мешается с виной, ответственностью и постоянным беспокойством: где брат, что с ним, в порядке ли он, простит ли он, поймет ли он. Слишком много вопросом, слишком много переживаний, которые ты лелеешь как единственное, что позволило пережить последнее десятилетие. Ты понимаешь [от части] реакцию брата, ведь ты действительно обрушился на него новостями, которые стоило бы растянуть на годы и выдавать порционно, но с другой стороны — а Лекс не может просто порадоваться за брата и простить ему эту поспешность и внезапность? Хотелось бы, но правда в том, что главная твоя вина и ошибка, что за всеми внутренними переживаниями и новостями твоей жизни, ты совершенно забил на брата на пару дней и не посвящал в свои дела. Ты сделал это не от холодности и безразличия, а потому что каждый раз прокручивая все возможные варианты такого разговора, они всегда выглядели примерно так. Потому что на подкорке сознания всегда маячила мысль, что Лекс не поймёт, обидится и обязательно проявит характер, как бы и когда бы ты не сказал. Прекрасно помнишь и понимаешь, что всё детство брата провел рядом с ним, заменяя родителей, друзей и вообще всех, не отпуская мелкого от себя не на шаг. Ты, блять, гулял с ним, читал ему комиксы, водил в кино, занимался и проводил больше времени, чем с кем-либо другим. Ты был для него всем, по сути, учитывая, что кроме твоей довольной рожи братец первую половину жизни ничего и не видел. А у тебя всегда была и другая жизнь, пока Лекс сидел дома один, ты шёл в школу, или поздно ночью, когда брат уже спал, сбегал погулять с друзьями или на очередную вечеринку у озера. Даже когда Лекс подрос, и вы стали делить эту тесную жилплощадь, служащую магазином комиксов по совместительству, ты не приводишь в вашу жизнь никого. Не доверяешь ту часть никому, кроме только родственников, и то, некоторых бы держал от брата подальше и сейчас. Для него вас всегда было только двое, а теперь ты приходишь и с размаху ошарашиваешь столькими новостями. Теперь вас даже не трое, а четверо. Ощутимо становится меньше кислорода и места.
Наверное, именно потому что представлял, чем все закончится, ты взял Кларка с собой. Этот разговор мог бы пройти и наедине, но ты заранее понял, что можешь потерять контроль, столкнувшись с очередными капризами брата. Да, именно капризы. На что еще способен пятнадцатилетний ребенок? Тебе и невдомёк, что такую же реакцию в данной ситуации ты бы получил и от взрослого опытного человека. Тебе невдомёк, что ты просишь слишком много, поэтому и злишься. Но тебя, по крайней мере, забавляют попытки Элиаса настроить разговор на дружелюбный лёгкий лад, твой будущий муж разговаривает с твоим братом как с маленьким ребенком, и хоть им ты его и считаешь, такое отношение откликается в тебе беззвучным смехом. Ведь ты никогда с братом не сюсюкался, по крайней мере, с тех самых пор как вы переехали в этот магазин. А может быть и стоило. Так или иначе сейчас, его отношение — это противоположность твоей прямоте и привычке или не говорить ничего, или выкладывать всё на блюдечке как есть. И при всем отношении Кларка к твоему брату, он не стесняется вкинуть в ваш разговор пару двусмысленных предложений, из-за которых твое лицо разукрашивается ярко красной краской, и ты с тихим смешком, будто какой-то мальчишка, опускаешь взгляд в пол, разглядывая свои ботинки и не зная, что сказать. Не потому что тебя легко смутить, но тебя легко смутить при брате. Тебя легко вывести при брате. Легко растормошить при брате. Брат — твой самый строгий зритель и судья, перед которым всегда оплошать куда болезненнее, чем перед кем-либо другим. Поэтому ты благодарно выдыхаешь, когда Элиас берет на себя небольшую часть уговоров Лекса, ну, скорее объяснений, и всё же в тебе теплится чувство великой благодарности и вины, что ты его в это впутываешь. Но, наверное, так теперь будет всегда, да? Ведь вы почти уже мужья, а тут не должно быть никаких секретов, и абсолютно все, хорошее и плохое, делиться на двоих. Общее. Теперь у вас всё общее и это пугает неимоверно, потому что у тебя за душой только коллекция пустых бутылок. А нет, погодите, их выкидывает Лекс [а мог бы сдавать, между прочим], поэтому у тебя ни черта в этой жизни нету, кроме обещания любить и в боли и радости, и болезни и в здравии, и что там еще обычно говорят. Тебе страшно, стыдно, необычно. Все неправильно и непривычно. Ты вне зоны своего комфорта, пытаешься сделать что-то как нормальный человек, пытаешься улучшить вашу с братом жизнь, сделать в кой то веки что-то правильное и смелое, не давая воли своим демонам, и тебе необходима поддержка. И Кларк, будто чувствует, как твои нервы сдают, и ты начинаешь чуть ли не паниковать, льнет к тебе, напрашивается на ласку, требует обнять, что ты и делаешь, сцепляя руки в замок. Как раз вовремя, чтобы ты не психанул от очередного выпада брата. Что значит балаган? Как твоя свадьба может быть балаганом? Как твой брат имеет смелость такое сказать тебе? Столько вопросов тут же возникает в голове и тебе уже хочется сорваться, но близость с мужем не позволяет. Вместо этого ты считаешь до десяти и выдыхаешь, — Ладно, окей, балаган, но только попробуй не явиться на этот балаган, — сколько бы не старался встать на место брата и попробовать смягчить его праведный гнев, Лекс знает все твои слабые места и дергает за них доводя до предела.
Сложно пытаться оставаться спокойным, когда кровь уже бурлит и внутри ты орешь как ненормальный. Сложно помнить, что ты сам заварил эту кашу быстрого приготовления, и что твой брат имеет полное право злиться, даже учитывая, что он не устает об этом напоминать, разрывая вас с будущим мужем в пух и прах. Считаешь до десяти еще раз, прижимая Эла к себе еще ближе, будто пытаешься найти силы в нём, — Блять, Лекс, почему с тобой так сложно, а, — выдыхаешь как-то обреченно, совершенно игнорируя все остатки разума, которые продолжают вторить словам брата и говорить: «сам виноват». Сам-то сам, но от этого не проще. Не проще перестать возмущаться внутри, что твой брат ни черта не делает тебе легче, — Какая к чёрту разница как бы я это преподнес? Ну, прикали, тюряга промыла мне мозги, и я сдался, пытаясь последние дней десять разрулить всё, что наворотил за последнее десятилетие. Прикали, мне блять совсем не до ужинов было, а приходилось мотаться между кроваткой дочки, полицейским участком и ебаным бойцовским клубом, — ты замираешь, понимая, что есть еще небольшая, по сравнению с остальными, новость, которую ты ещё не выдал, и сейчас у тебя уже лопнуло терпение и, хоть ты итак не особо отличился аккуратностью сегодня, тебе становиться совершенно плевать, какая реакция последует дальше, уже итак всё хуже некуда, — Да, и последняя новость на сегодня, Норвежец мёртв, а бойцовский клуб мой со всеми вытекающими, — холодно и уже безжалостно, но без каких-либо подробностей о каких именно вытекающих идёт речь, Лекс еще слишком мал, чтобы знать. Стукнет восемнадцать покажешь и расскажешь, чем живет бойцовский клуб помимо самих боев, а сейчас достаточно и того, что ты итак озвучил. Ты даже не совсем знаешь, в курсе ли малой о том, кто такой Норвежец и что тот мутил при жизни, но Лекс точно помнит каким побитым ты приходил с боев и без копейки в кармане, отрабатывая таким образом долги, так что это — хорошая новость, как ни крути. Да и вообще, не на эту реакцию ты тайно надеялся, ведь по идее пришел с целой кучей хороших новостей. Ну, блять, ведь действительно хороших, так хули тебе приходится отчитываться как школьнику и чувствовать себя до пизды виноватым? С немой усмешкой вспоминаешь ваш с Лексом разговор в тюрьме. Тебе кажется или новость о том, что ты действительно убил дядю не вызвала у него такую бурю эмоций?
Тебя действительно бомбит о дочери, ибо к семи проебаным годам с Элиасом вдруг добавляются полтора с дочкой. И в последнем ты не виноват ни капли. Разве можно было читать вялые нотации, найдя тебя в баре в усмерть пьяным, зная при этом, что в этом городе живет один маленький мотиватор для тебя? Ты замолкаешь. Понимая, что еще чуть-чуть и это ты сорвешься, заистеришь и свалишь восвояси, а сейчас тебе уже не дозволено так себя вести. Ты же в конце концов уже почти муж, и уже давно отец. Не говоря о том, что еще и опекун. Так что все заскоки ты оставляешь для младшего, вспоминая мирное сопение дочери у тебя на руках как самый лучший успокоительный маневр. Ты не смог стать лучше для Элиаса. Не смог стать лучше для Лекса. Не смог стать лучшим для себя. Но для дочери просто обязан. Эта мысль выгравировывается у тебя в сознании, и ты держишься за неё [как сейчас за Элиаса], как за спасательный круг. Твой спасательный круг работает. Тебе удается унять сердцебиение, тебя уже почти не трясет, и ты даже тихо окликаешь стандартным «эй» Элиаса, чей жар и бешеный ритм сердца чувствуешь всем телом, и подмигиваешь, пытаясь передать свою стальную уверенность в том, что всё если еще не_, то будет хорошо. Опять смотришь на брата, надеясь, что и он сможет успокоиться. Просто перейти от агрессии прямо к принятию и смирению. Был бы идеальный вариант. Даже кажется, что так и происходит, когда он начинает обобщать всё сказанное в этих стенах. Тебе остается лишь кивать, — Да, выхожу замуж, да дочь, да знал немного раньше, да, да и ещё раз да. Виновен по всем пунктам и не раскаиваюсь, — наглец. Если и есть в этом помещении, то это ты — совершенно потерявший голову от вихря чувств за последние пару недель. Тебе бы стать чуточку чувствительнее к чужим переживаниям, то ты едва ли можешь справляться со своими и, достигнув этого баланса, очень боишься упустить. Поэтому выклики о том, что брату нужно время воспринимаешь как-то до ужаса спокойно и с мыслью, что значит малец начал мириться с происходящим, а это какой-никакой прогресс, — Нет, ну можешь и завтра на церемонии познакомиться, я не настаиваю, — издеваешься. Это твое право, как старшего брата и обязанность, вечно по крупинкам точить этот камень, чтобы к совершеннолетию Лекс был готов к остальному миру, готов заткнуть кого угодно. Это лишь практика, постоянные тренировки и ты уже забыл, когда разговаривал с братом не применяя маленьких, не колких [как тебе кажется] издевок. Шумно выдыхаешь вновь с каким-то терпким и шатким ощущением, что кажется цунами отменяется и сегодня вы обойдетесь легким дождичком. Наивный как ребёнок, а еще называешь себя отцом.
Голос подает муж и ты готов расхохотаться, понимая насколько неловко он должен себя чувствовать, поэтому прижимаешь к себе еще ближе [хотя куда еще ближе?] и утыкаешься носом в макушку. Ты не позволяешь себе нежности на людях, но в семье ты же должен быть честен и не должен чувствовать себя скованно. Так? По крайней мере, тебя не заботило, что подумают о тебе близкие в большинстве случаев, ты всегда решал оставаться самим собой и ничего не скрывать, прекрасно понимая, что правда [в этом случае твоё неудержимое желание быть с будущим ласковым и пушистым] когда-нибудь обязательно вылезет наружу. Ты закурил и тут же сделал это при брате, ну, не ныкаться же? Хоть и подаешь плохой пример, но по крайней мере, не придумываешь кучу отмазок, чтобы улизнуть из дома ради своей порции никотина. Тут так же, хоть и по-другому. Тут ты же не подаешь плохой пример, так зачем вообще волноваться? Из твоих рассуждений о том, стоит ли стесняться и позволять себе выходить из образа при Лексе, вырывает он же, резким выпадом в вашу сторону. Цунами всё-таки быть, и ты должен был понимать, что это лишь затишье перед бурей. Должен был, но расслабился. Лекс хватает вазу и швыряет аккурат в вас, и если бы не твои реакции, то прилетела бы мужу прямо между глаз. Но ты успеваешь отпрыгнуть с мужем в обнимку в сторону, и ваза разбивается о стену за вами. Ты оборачиваешься оценить ущерб, тут же разжимаешь объятия и оцениваешь состояние мужа, — В порядке? — но брат не дает вам продыху, начиная хвататься за всё, что криво лежит [то есть: всё] и кидать в вашу сторону без разбора. Удивляет ли тебя такая реакция? Ничуть. Ожидал ли ты этого? Да уже заждался. Это же твой мелкий, в конце концов, а не кто-нибудь другой, — Блять, Лекс, — ты опять чисто на автомате заграждаешь мужа, оставляя за спиной и выставляешь руки вперед, ограждаясь от всего что летит в вашу сторону. Комиксы, коллекционные фигурки. Пугает лишь что Лекс рано или поздно доберётся до молотка или биты Харли. Прочные скотины, которые ты и сам использовал как оружие для самообороны, естественно, ибо игрушка игрушкой, но сделана как хорошая бита, получше, чем те, что валялись в спортзале вашей школы. Ты хоть и занимался регби, не редко гонял с ребятами в бейсбол и за неимением лучшего варианта притаскивал именно эту биту, вызывая море смеха и негодования с твоей стороны. Так или иначе в первую очередь необходимо утихомирить Лекса, пока он не добрался до чего потяжелее. Поэтому ты бросаешься на его поимку, а это дело нелегкое учитывая какой юркий твой мелкий и не раз ускользал от тебя в этом самом помещении, каждый угол знает точно.
Ты бегаешь за мелким чуть ли не кругами, отбивая всё, что летит в твою сторону, пока наконец-то то ли устав, то ли забыв, мелкий сам забирается в тупик, откуда бежать уже некуда, тогда ты и действуешь, сгребая брата в охапку, прижимая к себе, не реагируя на протесты, крики, взмахи кулаками. Пусть хоть часами бьёт, это не заставит тебя его отпустить, не сейчас, когда у него просто истерика. Ты, наверное, опять же понимаешь, но не очень-то хочешь. Куда соблазнительнее продолжать негодовать, что ты, такой хороший, столько для него сделал, а он не хочет тебя поддержать. Но, наверное, это слишком даже после всех твоих заслуг. Вбросить в его жизнь еще целую свору родственников, объявить, что влюблен, что у тебя есть дочь и вообще ты другой человек. Осталось только снять маску и показать настоящее лицо, а-ля здравствуй, малыш, я не Бэтмен, я Брюс Уэйн. Но это всё ещё ты, какой был такой и остался, лишь обретший давно утерянное. Но тебе не хватает ни красноречивости, ни учтивости, чтобы объяснить поэтому ты лишь держишь брата достаточно крепко, чтобы он не вырвался в надежде, что он успокоиться и вы сможете спокойно продолжить, — Тише, мелкий, тише, — оборачиваешься на Элиаса и сжимаешь губы в тонкую линию, будто извиняясь за этот балаган. Для тебя это почти норма, а вот для Кларка — ты без понятия. Без понятия какие у него отношения с племянником, без понятия как он посмотрит на твои «методы воспитания». Для тебя это тоже авантюра, в конце концов. Правда тут ты точно знаешь, что не прогорит. А вот как это разъяснить обеспокоенным родственникам, ты не знаешь.